Случайно наткнулся на этот фильм 1961 года. Я его и раньше смотрел. Общее приятное впечатление осталось в памяти, но детали забыл и посмотрел заново с интересом. В отличии от многих советских фильмов, и, не смотря на черно‒белое изображение, тематика фильма смотрится современной. Позднее в посте я поделюсь своими мыслями на этот счет.
Кроме основной (образцово‒показательной) повествовательной линии термоядерщика Гусева (Баталов), в фильме тщательно проработаны побочные линии. Одна из них это линия – отношения Гусева с его другом теоретическим физиком Куликовым (Смоктуновский), отношения как в частной и научной жизни, так и в сфере философских убеждений. Еще одна линия – это показ довольно сложных отношений Гусева с его, сначала герлфренд, а потом женой Лёлей (Лаврова). Есть еще одна побочная линия, которая хорошо вписываются в общую динамику картины. Как например спор романтиков и прагматических скептиков от науки, прекрасно сыгранные соответственно Казаковым и Евстигнеевым.
Гусев – советский человек, что называется, - «с большой буквы». Во‒первых, у него прекрасное происхождение ‒ он выходец из крестьян. Кстати, это выглядит немного забавно. Баталов, с его утонченными манерами потомственного интеллигента, смотрится несколько не к месту в деревенской сцене.
Во‒вторых, он горит на работе. И здесь он скорее выступает в роли символа – рыцаря без страха и упрека. Напрашивается параллель: Матросов отдал жизнь за родину, закрыв грудью вражескую амбразуру во время войны, а Гусев умирает за родину на работе. Но если в первый раз в своей биографии Гусев облучился «разгребая руками урановую руду», где его участие было инструментальным, то в двух других случаях Гусеву совсем не нужно было находиться рядом с пусковой аппаратурой и получать по 200 рентген. Его самопожертвование было не более чем не соблюдением техники безопасности.
Гусев также – пример высокой сознательности. Его не мучают идеологические сомнения.
‒ Ты бомбу делал? – спрашивает его отец.
‒ Да. Если бы я её не делал, нас бы уже не было, да и половины мира вместе с нами.
Когда Куликов предлагает ему место в московском институте и хорошую квартиру, он отвечает:
‒ Зачем мне квартира?
А в конце фильма, когда Куликов говорит ему, что открытое Митей явление назовут эффектом Гусева, он отнекивается.
‒ Вот Вольт, Ампер, Джоуль – это фамилии. А у меня как единица измерения будет называться «один гусь»?
В общем, этот образ – это идеологическое прикрытие всего фильма. Хотя не только. Об этом я расскажу ниже.
Фильм сделан во время хрущевской оттепели, и поэтому позволяет себе некоторые вольности «отклонения от партийной линии», доносимые позицией Ильи Куликова. Я где‒то читал, что если советский писатель хотел выссказаться, он должен вложить свои мысли в уста отрицательного персонажа. Не то, чтобы Куликов представлен полностью в негативным свете как негодяй и приспособленец. Он надежный друг и ценный специалист. Но все‒же его жизненная позиция цинична, и работает он не на «службе родины или человечества» как Гусев, а потому, что «ему интересно и мозг все равно работает».
Он тоже постоянно обеспокоен ядерной войной, но не в том плане, что Гусев.
‒ Люди на другой стороне планеты, пять шесь человек решают жить мне или не жить, буду я завтра ужинать или нет.
Говоря о полититческом противостоянии СССР и США он говорит
‒ Жидкость можно нагреть до очень большой температуры, если одновременно повышать давление. Но нельзя же это делать до бесконечности. Рано или поздно произойдет взрыв. Тебе не кажется что атмосфера нашей планеты достигла критического уровня?
В отличие от Гусева, который верит в торжество науки и человеческого разума, Куликов относится к развитию науки скептически. Внизу я поместил наиболее существенную часть из диалога.
Дальше (Г)усев (К)уликов.
К‒А зачем это нужно твоему человечеству? У человечества всего хватает. Человек достиг такого совершенства, что может уничтожить все живущее на земле за двадцать минут.
Г‒Ты прекрасно знаешь над чем я работаю. Это не имеет никакого отношения к войне.
К‒Это же невозможно будет удержать в пределах одной страны. Это станет известно всему меру.
Г‒Ну и что?
К‒Наука создала совершеннейшую химию. Немцы сделали ядовитые газы. Появился двигатель внутреннего сгорания. Англичане сделали танки. Наконец была открыта цепная реакция. Американцы сбросили бомбу на Хиросиму. Тебя это не наводит на размышления?
Г‒ Ну хорошо. Допусти на одну минуточку, что войны не будет. Что тогда? Людям нужна энергия. Ты понимаешь, что энергия – это всё? Это свет, тепло, транспорт, изобилие, наконец, коммунизм. Так вот Илюшенька, мне очень хочется постараться отыскать эту энергию.
К‒Очень заманчиво звучит. Но я боюсь, Митенька, что человечество не успеет воспользоваться твоим деянием.
Г‒Чепуха.
К‒Ты что‒же рассчитываешь на разум?
Г‒Вот именно.
К‒Митька, неужели ты серьезно думаешь, что человек стал умнее за последние тридцать тысяч лет? Да не сколько. И мозг у нас не увеличился. И извилин не стало больше. Тот, кто выдумал колесо, был гениален как Эйнштейн. Тот кто первым высек огонь был талантливее открывателя квантовой механики. Посмотри кругом – неандертальцы. Фараон мог уничтожить пять, десять тысяч человек. С позиции современности - ерунда. Ничто! Кроме того никаком Чингиз Хану в голову не могли прийти лагеря смерти и газовые камеры. Он бы никогда не додумался, что можно удобрять поля пеплом миллионов людей, набивать матрацы женским волосом, и делать абажуры из человеческой кожи.
Его позиция напомнила мне об объяснении того, почему Бог не разрешал Адаму и Еве есть плоды древа познания добра и зла. Бог опасался, что получи человек знания и технические возможности, у него (представителя человечества в целом) недостаточно развит моральный компас, чтобы не употребить эти знания в разрушительных целях.
Интересна разность их подхода к идее коммунизма.
Г ‒ Этот болван Федоров все напутал. Что у него интересно в башке?
К ‒Парень, так сказать, влюблен.
Г ‒Завтра я его выгоню к чертовой матери из лаборатории. Чтобы духу его здесь не было.
К ‒ И тебе не жалко парня?
Г ‒ Илья, надоела мне твоя доброта эта.
К ‒А коммунизм, между прочим, должны строить добрые люди.
Г – Деловые.
К ‒ Добрые и терпимые.
Г ‒ У добрых все растаскают из под рук.
К ‒ И еще раз добрые и еще раз терпимые.
Г ‒ Представляю я себе твой коммнизм.
Разумеется, Куликов иронизирует. Он скептически относится к самой идее коммунизма.
Забавно, что именно этот вопрос сейчас остро стоит в Америке. Что делать с нерадивым сотрудником? В интересах дела – выгнать. А что если он потомок униженных и оскорбленных, которые веками были угнетены? Не нужно ли быть к ним «добрым» и создать для них подушку добавочных возможностей ‒ равенство результата?
Другой интересный разговор случается позже.
К‒Все ясно. Ты воспитан на положительных образах современной литературы.
Г‒А сам ты какой? Положительный или отрицательный?
К‒Положительный.
Г‒ Вот в этом твоё глубочайшее заблуждение. Прежде всего ты идейно неустойчив. В былые времена любого твоего выссказывания было достаточно...
К‒ В былые времена я помалкивал. Посмотри это забавно. «Откроем новую частицу в текущем квартале.»
Г‒Слушай брось.
К‒Ты что не чувствуешь всей прелести? Открытие новой частицы – это великое событие. Какая разница, если её откроют в текущем квартале или в первых числах следующего?
Г‒Написал какой-то дурак и ничего интересного.К‒Митенька, как дурак может быть не интересен? Дурак – это явления, так сказать, общественное. Я обожаю изучать дураков. Не будь их, картина мира была бы неполной. Прежде всего дурак необыкновенно точно отражает своеобразие эпохи. Умный может оказаться, и впереди эпохи, и в стороне от неё. С дураком этого не случается. Мир дураков необыкновенно разнообразен. Дурак зарубежный – это совсем не тот, что наш отечественный. Дурак от науки не имеет ничего общего с дураком административным. Ах, какой‒же у нас еще будет великолепный дурак. Крепкий, надежный. Умный может ошибиться. Дурак не ошибается никогда. Это поразительно. Ни одна даже самая совершенная общественная формация не может гарантировать себя от дураков. Они неистребимы.
Тут опять подковыка в сторону коммунизма, да и, пожалуй кивок в сторону высшей власти. Ведь в это время Хрущев проводил свою «кукурузную политику» и чуть не поставил сельское хозяйство страны на грань катастрофы.
Присутствие нарративной линия Лёли сразу не совсем понятна. То‒есть понятно, что какая‒то женская роль в фильме нужна. А то мужики, да мужики. Это как масло на хлебе. Но вместо второстепенного персонажа – стереотипной верной подруги, которая преданно готовит Митеньке вкусный завтрак по утрам и этим счастлива, показан мечушийся сложный и довольно таки несчастный человек, у которого в фильме еще озвучен внутренний монолог. Но после просмотра всего фильма, становится понятным, зачем образ Лёли занимает так много экранного времени.
Но представьте себе ситуацию. Лёля ‒ красивая, элегантная женщина. К тому же она образованная, интеллигентная, умная – что называется ‒ full package. И вот такой экземпляр попадает в толпу физиков, интеллигентов. У неё необыкновенно сильная позиция. Практически она может выбрать любого. И она выбирает Гусева потому, что он ‒ Alpha‒male. Он не страшный мускулистый верзила, но у него все признаки Alpha‒male. Гусев решительный и заряженный на успех человек. В нем много энергии, здоровья, энтузиазма. Он все берет на себя, включая тяжелые, неприятные разговоры, и принятие тяжелых решений.
В сцене в ресторане, когда Куликов спорит с Гусевым, Илья поминутно смотрит на Лёлю. Она – центр его вселенной, а Гусев даже на неё не смотрит. Да, он любит Лёлю. Но для него, как говорится, «первым делом самолеты, а девушки потом». И вот такого «неуправляемого» человека, популярная Лёля хочет усмирить и приручить. Куликов, не смотря на свой цинизм и ум, ей не интересен. Он более слабохарктерный и не хочет брать на себя тяжелые объяснения. Он уже приручен.
И вот она таки выходит замуж за Гусева. Но никакого усмирения у неё не получается. И она чувствует себя несчастной, из за недостатка внимания, и его эмоциональной недоступности.
Внутренний монолог Лёли, подчеркивает какой необыкновенный человек Гусев. И тут дело не в коммунистических идеалах, а в его одержимости, потому что только одержимые и могут чего‒то достигнуть.
Побочная нарративные линия введена для оживления несколько тяжеловесного и давящего сюжета. Это, что называется по английски, ‒ comic relief.
Например, во время свадьбы Гусева и Лёли есть интересная сцена, показывающая претенциозную женщину, якобы понимающую в чем заключается работа Гусева. А так как эта работа засекречена до такой степени, что выссказывания за столом все время заботят представителя органов, то это вдвойне смешно.
Продолжение той же линии ‒ интересный спор между романтиками и скептиками от физики о полетах за пределы галактики. Романтики считают нежелание рассматривать такие идеи узостью мышления, а скептики трезвостью мышления. Спор заканчивается заключением того, что чтобы летать в нашей галактике, в разумный для человеческой жизни срок, нужно количество новейшего горючего больше чем весит весь земной шар.
Так, например, сейчас разговоры о освобождении от ископаемого топлива энтузиастов вроде Греты Тумберг ‒ несвоевременны. Ветряки и солнечная энергия обеспечивают только 5% потребления.
Хороший фильм. С удовольствием посмотрел его еще раз. Так как управляемой термоядерной реакции до сих пор не добились, а отношения ядерных держав по прежнему напряженные, можно было бы его сделеть заново, с минимальными сюжетными изменениями.