Начало здесь
-Дэмин Лю , Лао Ванг , Шэнли Цзян...
Я называю обещанные имена. Стукавкин слушает не шевелясь. Лишь зрачки вздрагивают каждый раз, сужаются, будто «съедают» услышанное . Перед четвёртым я немного задерживаюсь, чтобы набрать воздух и.. смелость произнести его вслух. Мой собеседник отмечает это замешательство. Зрачки его расширяются больше обычного, но он держит паузу.
-Бэй Чен.
При звуке этого имени майор кривит губы так, словно в порции дорогущего черепахового супа, поданного ему в дорогущем ресторане, он заметил лобковый волос. Я рефлекторно зажмуриваюсь, приготовившись услышать крик голосом актёра Михаила Кононова из «Начальника Чукотки»:
-Аф-фициа-а-ант!!!
Но крика не последовало. Наоборот, последовала тишина. Через минуту Стукавкин втянул в себя воздух, не разжимая зубов, и, подержав его слегка за щеками, произнёс глубокомысленно:
-Пы-ф-ф-…
Грешным делом я так обрадовался, что официанта не позовут -не удержался от попытки оправдаться:
-Да, Вадим Сергеич.. Ну, вот так – пидарасы мы.. Уж, простите. Были бы честные люди – служили бы родине, защищали… Но нам всё деньги, деньги… пидарасы, чо..
Майор опять втягивает воздух, на этот раз только ноздрями и снова:
-Пы-ф-ф…
В кабинете повисает тишина.
-Может, ещё чаю?
-Пы-ф-ф..
-Ладно. Как скажете…
-Когда?
-Да, собственно, уже.. Все транши завершены. Теперь мы на проект практически не влияем.
-Чей мониторинг рисков?
-С их стороны – АйСиБиСи, с нашей – HSBC.
-Это я знаю. Фамилии?!.. А впрочем… если Бей Чен, то там , - он кивает на окно, - уже всё знают.
-Ну, сделка делалась в открытую - «масть вверх».
-Да-да, я понимаю… новое веяние… - он стряхивает невидимые пылинки со своего пиджака, - …я понимаю, я понимаю. У него при рождении было имя Гоушен. Как это у них…. «остатки собачьей шерсти»..
Снова пауза.
-Еды. Гоушен - остатки собачей еды, ну, типа, даже собаки это жрать не станут. Так мне, что – не выезжать пока из города?, - я всё время порывался задать это вопрос, но тут просто, чтобы как-то прервать эту чёртову паузу.
-Нет–нет… Не стоит. У вас свои дела, у нас – свои. Мы ж свободные люди, в свободной стране,- при этих словах Стукавкин снова снисходительно сощурился.
Это самый пакостный ответ, который я больше всего боялся услышать. Не «их» языке это означает: «Ты - труп. Мы тебя не знаем и знать не хотим».
По крайней мере тогда мне это так показалось.
Бэй Чен – я не хочу тут о нём много рассказывать. Даже под вымышленным именем, в реальности его дух лучше не призывать в наш мир. Это была большая и непоправимая ошибка – пожать ему руку. Это была Беда, которую мы все навлекли на себя, по безрассудству, алчности и душевной слепоте. Мы совершили плохой поступок, и я – тоже его совершил. Мы понимали, что делаем плохо. И не могли себя остановить. Это был гипноз. Массовое оцепенение. Что характерно – даже не ради денег (хотя, чего греха таить, деньги никто сбрасывать со счёта и не собирался). Но гипноз Власти. Гипноз неукротимой силы. Мало кто перед ним способен устоять.
Нравится же детям бегать в цирк, смотреть как силачи жонглируют гирями, поднимают лошадей, гнут подковы словно тесто или ломают стопку кирпичей. Сила – манит. Власть – магнит. И чем большей Бэй Чен притягивал к себе людских душ, тем сильнее становилась его власть.
А чем сильней была власть Бэй Чена – тем больше он притягивал к себе людей.
Когда у тебя много людей, больше некоторой «критической массы» - деньги перестают иметь значение. Зачем деньги, если можно рассчитываться головами: покупать, продавать менять, дарить живых людей – сотнями, тысячами, бросая их на стол плотно упакованными пачками «купюр».
Деньги нужны нищим. Богатым деньги не нужны.
Формально Бэй Чен не был богатеем. Ни в каких «списках Форбс» вы его не найдете.
И вообще, какой там «Форбс»! Товарищ Бэй Чен – потомственный коммунист, член ЦК КПК, делегат трёх последних съездов, депутат Всекитайского Собрания Народных Представителей… Личный «Цитатник Мао» - вот, наверное и всё его богатство.
Жил скромно. Выглядел бедно.
Нет, не нищим конечно же. Но глядя на его мешковатый пиджак, на копеечную трость, купленную в ближайшей аптеке (он слегка прихрамывал на левую ногу), на очки в старомодной роговой оправе, глядя как он болезненно щурится от яркого освещение ламп и софитов, и время от времени дрожащей рукой поправляет пряжку брючного ремня, как осторожно ступает, словно в пятках иглы, и с готовностью улыбается любому слову собеседника, глядя на всё это, единственная мысль что приходит в голову: «Старый, больной человек». Сложно понять чего в нём больше: старости или болезни. Очевидно - слабый.
Но однажды он коснулся моего плеча. Это был дружелюбный жест, характерный для южан из сельских провинций: четыре пальца сложенные «ложкой», когда ешь рис прямо из котла, прикасаются к собеседнику самыми кончиками, подушечками. Есть множество вариантов этого прикосновения: от материнского «воздушного» - едва поглаживая будто лебединым пухом лба младенца, до назидательного отцовского, словно тот не пальцами – гвоздями приколачивает тебя к стене. Во всех случаях этот жест означает доверие, надежду и призыв к участию. Наверно это же мне говорил Бэй Чен. Только моё плечо болит до сих пор, как будто там вымерзла кость. Секундное прикосновение почти не уловимой силы.
Так же он управлял своей Империей – едва касаясь. Не знаю сколько там у него денег. Наверняка этого не знает никто. Мы работали только с одним подразделением – сектор строительных компаний. И их объёмы стройки просто поражали воображение. Достаточно сказать, что половина всех правительственных контрактов на строительство знаменитых китайских «городов - призраков» выполнялись этим сектором. За год его компания строила столько же жилья, сколько в России все строители Москвы, СанктПетербурга, Казани, Сочи и Ростова-на-Дону вместе взятые. А были еще контракты на объектах Олимпийских Игр, порты, вокзалы, железные дороги. Очевидно имелись и военные подряды.
Но ходили слухи, что не это главная статья дохода «дядюшки Чена». И уж точно не источник власти. Шёпотом, боязливо озираясь по сторонам, из уст в уста передавали, будто он берёт «маленькие заказы» - «сяонхвэей» - владеет подпольной биржей международного подкупа высших должностных лиц. Что это такое? Деталей никто не знает. Я – точно не знаю))
Но если примитивно, на пальцах, то выглядит это так. Допустим, в какой-то маленькой, но гордой стране, кто-то хочет построить маленькую атомную станцию. Маленький но гордый народ этой страны как-то не в восторге от перспективы пополнить список Чернобыля и Фукусимы. Но по большому счёту – народу всегда пофик. За него говорят политики. А политик говорят то, что им поручили говорить… те кто больше за это заплатил. Обычно, за контракт на атомную станцию борется минимум два подрядчика: один платит взятки тому, кто проект одобряет, другой – тем кто поднимает волну протестов на улицах. Состязание идёт в несколько «матчей». Команды могут меняться местами. Ставки растут. Кто чью перебьёт – ответ неочевидный. Но в конечном итоге, решение всегда находится. А владелец биржи получает свою скромную комиссию.
В мире существует несколько глобальных центров по торговле «маленькими заказами»: в Испании, на Багамах, и конечно в Юго-восточной Азии. С начал нулевых Азиатский сегмент сяонхвэей стал задавать моду и формулировать новые правила: теперь покупать политиков можно было вскладчину «пулами», обособляя свою долю в общей взятке. Сама эта «доля» становилась «товаром», как паевой взнос в долевом строительстве или жилищном кооперативе: её можно было купить, продать, обменять на более интересную или раздробить на мелкие части, раздав друзьям. Новые информационные технологии позволили делать это быстро и анонимно. А сами политики вообще обособились от этого рынка – остались лишь «фонды влияния» привязанные к их именам. Говоря строго юридическим языком, взяток как таковых никто уже и не получал. Брокеры обменивались информацией о стоимости «персон –лотов», сообщая «инвесторам» насколько выше или ниже его текущий курс. Те, в ожидании новых проектов, вкладывали деньги в «недооценённых», и наоборот выводили из тех , кто вплотную подошёл к планке «перекупленности», фиксируя таки образом свою прибыль.
Забавно, но если верить слухам, на биржах торговались не только живые действующие должностные лица, но и те люди, что уже покинули наш мир – ведь их харизма, «политическое наследие» продолжало будоражить умы и настроение публики, а значит оставалось весомым капиталом в «фондах влияния». Тут как и на обычной бирже: «быки» играли вверх «на обеление», и присвоение нимба святого мученника, а медведи – вниз «на очернение» очередной порции «духовного наследия». Например, очень хорошо поднял бабки тот, кто прикупил ещё дешёвого Саддама Хусейна до его казни в декабре 2006-го или Каддафи – до октября 2011-го. Сейчас эти инвесторы «в шоколаде». А вот тот кто вкладывался в ЧеГевару – прогорел. Разве что на «долгосроке» отобъёт. Да и не только политики. Любая публичная фигура умершего – Мать Тереза, Алексей Ридигер, Бетти Пейдж или Жак Пикар. Все нынче стоят хороших денег.
Граждане! Не проходите мимо – вкладывайтесь, граждане! Не стесняйтесь! Покойник – это надёжный актив для долгосрочных инвестиций! И с вашими деньгами он никуда не убежит, поверьте ))
PRADA
Андрей бежит вверх по лестнице перепрыгивая через три ступеньки. Где-то ещё в самом начале, я пытался отговорить его от этой затеи, а сейчас, едва поспевая, предпочитаю молчать, боясь сбиться в дыхании.
Наше офис – стеклянная высотка. На краше мачта сотовой связи – она цель восхождения. Точнее это цель Андрея. Я тут исключительно в качестве публики, типа «Беременным, нервным и мамашам с грудными детьми предлагаем покинуть зал перед началом этого смертельного номера». Ну а коли я грудью никого не кормлю, то вот…
Дверь на крышу не заперта (странно!). Миновав грибки вентиляции, мы огибаем грохочущие ящики кондиционеров, какие-то трубы, строительный хлам. Туман, морось, лужи, всё покрыто слоем воды и мелких капель влаги. Андрей на ходу снимает галстук и повязывает его себе на глаза. Я всё ещё едва поспеваю следом, когда он уже начал подъем на мачту. Лезть за ним не собираюсь. Стою, наблюдаю. Холодно. Сыро.
Мачта невысокая - метров может быть десять, не более. Здесь, на кровле ей высокой быть не к чему. Но тонкая и перегружена кучей всяческих ящиков, антенн, ретрансляторов. От самого верха к углам здания - три струны-оттяжки . С учётом здешних ветров - вещь небесполезная. Добравшись до них, Андрей вынимает ремень из брюк, наматывает его себе на запястья, перекинув через одну из струн и отталкивается от мачты…
-А-а-а-а!... Бля-я-я-!!!... Я не боюсь высоты-ы-ы-ы!, - успевает он прокричать, прежде чем соскользнув вдоль мокрого троса, шмякается в лужу.
-Завтра повторишь это без галстука, - еле справившись с дыханием, говорю ему, - И , без меня.
-Дрыщещь? – Андрей , сияя от удовольствия, вставляет ремень обратно в брюки.
-С отвычки по лестнице… бег на время – не для меня.
-Скажи - «дрыщещь».
-А ничо, если бы проволока тебе ремень перепилила? Это ж трос … «пятёрка» - не бельевая верёвочка.
-Не дрыщи. Это PRADA – кожа что нада, -он уверенно стучит ногтем по пряжке.
-Вот если бы PRADA ещё производила мозги…
Но Андрей не слушает моих саркастических замечаний и повязывает галстук своим обычным широким узлом, насвистывая «Марш авиаторов».
-Да, ты прав, пора уже без галстука. На крайняк – твой сгодится.
-Я ж сказал: сам летай. Всё.
-Ладно-ладно. Сам так сам. Тебе и вправду себя пора поберечь.
-В смысле?
-В прямом. Ты мне целый нужен. В ближайшее время.
-Может мне ещё и живой вес нагулять?
-Это у тебя вряд ли получится. Бегать будешь – только подошвы подстёгивай.
-Я меняю подошвы вместе с обувью, целиком.
-Зря. Мозоли от новых.
-Зато гигиенично.
-Мозоли – это не гигиенично, - с этими словами Андрей достаёт сигареты и закуривает, присев на парапет.
-С каких это пор ты озаботился моей гигиеной?
Дым и туман не дают мне рассмотреть глаза Андрея, но чувствую по интонации – предстоит «содержательный разговор».
-Ты – моё «зеркало»
-?!
-Ну, мне так проще это называть.
-Ага. Кривое. Из комнаты смеха. Слушай, я на оттяжках кататься не буду. Иди в жопу.
-На оттяжках – не надо. Я же сказал – нужен целый. Да и я на оттяжках не собираюсь всегда. Я решил вертолет прикупить. А это так, для погружения в чувство полёта.
-Ну, если вертолёт… Тогда, да. Что ж ты сразу не сказал? Знамо дело - на вертолёт же без зеркалов никак.
-Да, на вертолёт-то вполне можно. У меня знакомая девчонка есть – она летает на «Алуэте», причём не просто на «Алуэте», а «Ламе». Ну, «Алуэт-Лама», такой весь прозрачный, как телефонная будка, с кабиной в форме круглого аквариума. Так вот она - никаких косметичек, я специально спрашивал.
-Давно?
-Летает? Да уже лет пять. Инструктор кстати. Прикинь, девка – инструктор лётной школы, лицензия CFI .
-Давно «знакомы» спрашиваю.
-А-а.. Ну, так… Мы с ней на форуме познакомились. Я вообще сперва думал – мужик. Матерится – аж весь форум трещал. Ну, я по этим матам и вычислил, что собеседник в финансовом секторе на хлеб с маслом добывает. Простые так не умеют. Оказалось - правда: HSBC, комиссия по управлению рисками. А вертолёты – хобби. Чисто релакс.
-…И тебя потянуло на релакс.
-Слушай. Для биатлона я уж староват. Отбегался, отстрелялся.
-А.. Ну летать то мы все с возрастом будем. Это точно. Состарился, помер .. и полете-е-е-л.
-И чо старости ждать?
-Действительно…
-В общем, я ищу птичку. Заказал тут у одних брокеров. Подбирают, что б возраст ресурс, и разбить было не жалко. Первую надо обязательно разбить.
-«Птичку»..Ты бы гнездо сперва бы угнездил. Квартира то съёмная. Или ты к коттеджам остыл уже?
-Мне там вид из окна нравится. Море. А насчёт недвижимости - да согласен. Чо-та надо бы и в России иметь, конечно. Но ты же знаешь мою политику: минимальное участие государства в моих личных делах. А недвижимость это регистрация.
-Траст? «не… не слышал»
-Не умничай. Ладно. Короче, такое дело: ты – «зеркало».
-Спасибо что хоть не стульчак. И что я должен теперь с этим делать?
-Ничего. Жить. Жить как жил. Я когда меня сотрут… ну…. скажем, нечаянно, я по тебе восстановлюсь… если это будет необходимо.
-Типа резервного копирования, что ли?
-Типа распределённого копирования.
-Между кем «распределённого»?
-В Сети, между нодами.
-Ага. Значит таких как я у тебя ещё припасено?
-Не «у меня», В Сети.
-И сколько?
-А я – хер их знаю. Ну, то есть, кого-то знаю - вот тебя. Кого-то никогда не узнаю.
-А сам ты – чьё «зеркало»?
-Вот точно так же – многих и никого конкретно.
-Ладно. Докуривай и пошли. Холодно тут. Я замёрз. Щасс спустимся в офис, хряпнем вискаря – там ещё и про телепортацию расскажешь… трансцендентную. Если только вискарь остался. А то я чувствую по твоему рассказу – уже нет.
-Я не шучу и не пил. Расслабься. Сказал же – живи, как жил.
-Слушай, я конечно на оттяжках не катаюсь, но и мозги не в жопе. Ты как на лётной медкомиссии невропатолога собрался проходить, если такую хрень несешь: «зеркала», «ноды», «восстановление»?.. И это ещё трезвый…
-А что тебя смущает?
-Что бы я был твоей «копией», я - должен быть ты.
-Нафига?
-А как иначе?
-Быть носителем информации, вовсе не одно и то же, что быть её исполнителем. Ты носитель тысячи болезней. Но умрёшь возможно под трамваем, даже не простыв в тот день. В тебе микробов миллионы всяких и спирохеты бледные даже есть. Но сифилисом ты не болеешь. И не заболеешь, пока не совершишь какую-нибудь херню.
-Как мои родные спирохеты связаны с твоей дурью?
-Очень просто: их в тебе мало. Но если что – популяция резко пойдёт в гору.
-Но чтобы записать свою жизнь нужно как раз не «мало». Это же не только то что помнят твои мозги. Это же и вообще всё остальное: все твои сны, болячки, вывихи, оргазмы… Ой! Мне только сейчас на ум пришло спросить: ты в эти четыре года случайно в жопу не долбился? А то нафик мне такая память?
-Ещё раз повторяю тем, кто в танке: носить информацию – вовсе не означает её «знать». Ты же носишь с собой мобилу в кармане и ни хрена не знаешь код её операционной системы. И это никак не мешает тебе «туда говорить» и «оттуда слушать». А вдруг конкретно эту самую операционку писал индус-педик?!
-Да пошёл ты…
-Вот это – я запомню, между прочим, - ухмыляется Андрей. – И запишу Ха-ха.. тебе в память. Твой «посыл» будешь теперь носить с собой.
-Места не хватит. У меня «винчестер» не резиновый, - кручу я пальцем у виска.
-Резиновый-резиновый… Ещё какой резиновый. Человек за всю свою жизнь успевает использовать лишь три процента ёмкости своего мозга. Остальное – в могилу червякам. В тебя ещё человек двадцать можно скопировать – ты даже не заметишь. А на самом деле двадцать миллионов, за счёт супер-ключа.
-..«Восемнадцать на двадцать четыре»?
-Что?
-Ключ 18х24. Ну это же, как его…
Ты одна мне нужна в этом мире.
Подарю тебе гаечный ключ
«Восемьнадцать на двадцать четыре»»…
-Ну, типа того. Принцип тот же, во всяком случае.
-Час от часу не легче. Мне ещё в голове газобалонных ключей не хватало.
-Газобалнонных не надо. Надо лишь запомнить число. Точнее дробь.
Вот хочешь я тебе покажу универсальный носитель информации с неограниченной ёмкостью памяти?
-Где?
-Да прямо здесь. В этой куче строительного мусора. Дай мне вон ту палку.
Я выдёргиваю из кучи мокрый черенок лопаты и пртягиваю Андрею.
-Зацени, что я делаю?, - с этим словами он царапает на черенке риску.
-Портишь хлам, который и так уже хлам.
-Я делаю запись.
-Ну и что ты ту записал, Епифаний Премудрый?
-«Бог»
-Свят-свят..
-Этот черенок – один метр. Я отступил на два пальца от его тупого конца.
-И там как раз живет Всевышний? Тук-Тук! Эй! Дома есть кто-нибудь!, - неуверенно беру черенок в руки.
-Нет. Это бутафория. Но если бы черенок можно было измерить точно при помощью, допустим, лазерной рулетки, то риска была бы на расстоянии 0,021504 метра от его конца. Отбрасываем запятую, получаем последовательность десятичных чисел 021504. Делим их на пары , получаем 02 -15 – 04. Каждая пара означает место буквы в алфавите. 02 – «б», 15 – «о», 04 – «г». Читаем: «Бог».
-Ну, три буквы и я так могу записать. И всегда умел, с детства, ещё гвоздём на заборе.
-Число букв не ограничено.
-То есть?
-Ты же помнишь, я сказал «дробь». Иначе говоря, достаточно лишь правильно разделить палку одной единственной риской. И можно получить бесконечную непериодическую дробь - в которой после запятой расположен бесконечный неповторяющийся ряд цифр. Пиши всё что хочешь…Бог и всё что он создал… и что ещё не создал пока.. Такие числа и так есть в природе – «число Пи», «квадратный корень из 2», «основание натурального логарифма». Их миллионы. Сделай своё. Каждый человек, вся его жизнь, его судьба может быть записана простой дробью: «числитель / знаменатель». И ставим риску на палке. Всё. А дальше простая математика, школьный курс, третий класс. И в мозг тебе – только пара цифр: числитель, знаменатель. Для записи даже не обязательно быть умней черенка от лопаты.
Андрей кивает на палку.
Я продолжаю разглядывать риску на ней так, словно от этого зависит повышение по службе.
-Да ладно., - наконец Андрей докурил., - Бросай её нафик – это всего лишь палка. Пошли.
А я думал вовсе не о палке. Я думал о нём. С ним точно что-то неладное. Непонятное. Вроде он. И не он. Но главное – он здесь. И позади четыре сумеречных года. Он живёт, а смысл происходящего стал понимать только разбирая их письма.
От: Андрей
К: Мейли
«Снежинка/
Я сделал это // как ты сказала // я сделал как ты сказала.
Я не боюсь//
Я буду летать//
Гном»
Он использовал «слэш» вместо знаков препинания: очевидно Мэйли читала его письма как аудиофайлы - через синтезатор речи. Почему он не отправлял звуковые сообщения? Не знаю. Может и отправлял.
АЛУЭТ
Когда умерла мама стало темно.
Мейли отвыкла от темноты. Быть слепым – это нечто другое. И мама всегда была рядом. Даже улетая в командировку, в отпуск к подругам в Австралию, Мейли ощущала присутствие мамы, её тепло, её мягкий голос. Её свет. Поэтому в мире Эйлы никогда не было мрака, и даже простой темноты не было. Даже во сне.
Мама была самым красивым человеком, которого она помнила. Самым загадочным и совершенным. Маме всегда было 30 лет, как в тот день, когда они с папой забирали Эйлу из школы. Их старенький «Фольксваген» весело тарахтел в гору по извилистым улочкам Покфулама. Временами эти улочки становились лесными тропинками. Сквозь ветви деревьев мелькали солнечные блики вод Сэнди-Бэй. Мама расспрашивала Эйлу какое мороженное им лучше купить в парке и каждый раз смеялась, когда та путала буквы в английских названиях. Потом они стали играть «в слова», подбирая имена фруктов и блюд по последнему слогу их английского написания. И мама продолжала смеяться, когда в игру включался отец, но у него не получалось с грамматикой – соскальзывал на немецкий «zwetschge».., «hefe», «вier»...
Так они добрались почти до самого верха, где на последнем повороте серпантина их протаранил грузовик. Говорят, что водитель тяжёлой машины не справился с управлением. Говорят, будто за мгновение до катастрофы отец успел среагировать правильно, резко нажав на газ. Это спасло всем жизнь. Они не упали с обрыва. Они почти увернулись от летящего на них фургона – удар получился лёгкий, лишь по касательной, в заднюю часть малолитражки.
Там сидела только Мейли.
С того дня мама всегда рядом.
Мама видит, думает и чувствует то же что и Мэйли.
Маме не надо ничего объяснять – она сама всё объясняет и знает, и снимает любое сомнение и любую боль без всяких слов и даже намёков. И никогда ни на что не жалуется, ни с кем не спорит. И не болеет.
Не болела, до того страшного дня, когда Мейли услышала диагноз. Словно яркая вспышка ей ослепила глаза. Быть слепым – это не значит, что для тебя не существует ослепительных вспышек. А тот миг – он был именно таким: чёрное, словно покрытое толстой сажей небо, яркие факелы человеческих лиц, из языков пламени которых светились и смотрели безжалостно мёртво синие лучи глаз.
Рак.
Мейли тогда уже занимала хорошо оплачиваемую должность в банке. Расплатилась по кредитам за учёбу и дом. Было немного своих сбережений. Взяла ещё займ по льготной ставке «для служащих». Энергично и по деловому она принялась бороться с недугом своего единственного по-настоящему любимого человека. Лучшие клиники. Лучшие врачи. Самые современные технологии. Корея, Сингапур. Три месяца в сплошных переездах.
Но всё тщетно. Ни дорогие врачи, ни лекарства с баснословной ценой не помогали. Мама неумолимо угасала, едва справляясь с болью. Маленкий огонёк на самом конце фитиля.
И вот теперь её нет.
До последней секунды Мейли надеялась увидеть её своими глазами. Ведь наука и технологии все эти годы не стояла на месте. Операции проводились всё более изощрённые, раздвигая границы чудес. Риск необратимых повреждений мозга Мейли снижался из года в год. Оценки приблизились к середине. Почти «50 на 50».
Только вот годы отведённые маме, увы истекли. Её не стало.
И пришла темнота.
Иногда Эйла просыпается среди ночи, увидев как мама стоит у окна, или сидит на подоконнике, или разговаривает с ней о мороженном. Смеётся, переспрашивает, заставляя повторить правильно слово. Эйла вскакивает, садясь на подушки:
-Мама!! Мама?! Ты здесь?...
Конечно это сон. Всего лишь сон. И заснуть до утра теперь невозможно.
Эйла идёт в ванную комнату, набирает полную ванну воды, медленны ныряет, выдохнув весь воздух из лёгких и ждёт – либо умрёт либо голова закружится…
-Отец. Посади меня на «Ламу».
С такой просьбой Мейли обратилась к нему, примерно через полгода после похорон.
-Это мужской вертолёт. Зачем он тебе, дочка?
-Я сумею.
-Не сомневаюсь, что сумеешь. Но мама бы – не одобрила.
-Мама рядом. Я чувствую – она согласна.
Отцу эта идея не по душе. Он потерял жену, и не хочет терять дочь – ни в небе, ни в доме. Но если та её чувствует, может и ему будет шанс уловить это тепло … Хотя, глупо всё это конечно. Безнадёжно глупо.
Судя по обрывкам фраз и косвенным намекам, Мэйли стала пилотировать вертолёт «Алуэт Лама» где-то лет 10 назад. И это был уже не первый её пилотажный опыт. Отец подрабатывал инструктором планерном клубе, наверняка он брал её с собой. По понятным причинам медкомиссию она пройти не могла, и о лицензии речи не было. Но отец наверняка отпускал на её волю педали планера на «спарке», а может даже и доверял сажать.
Это чувство полёта , ощущения «крылатого» человека едва уловимо проскальзывают в её письмах, к Андрею: то она о «равновесии» вдруг заговорит, то «штурвал на себя»… Да и общаться они стали очевидно сперва на каком-то авиационном форуме, а потом уже перешли в личную переписку.
Андрей жаловался на свой страх высоты. Эйла пыталась его «вылечить», наставляя шаг за шагом, как «отдаться полёту». Это была забавная и поучительная переписка. Читая её, я временами чувствовал желание попробовать что-то самому. Но мысль о том, что поздно уже, отрезвляла.
Да и зачем оно мне. У каждого – своя жизнь, свои потери, свои страхи и своя темнота. С моими – мне самому разбираться.
РАМБЛЕР
От: Надежда
К: Кирилл
«Кролик!
В четверг я вылетаю.
Хотела сделать тебе сюрприз, но побоялась) Лучше сам выбери. У меня запись в «Белой вороне» на завтра. Успеешь?
Последняя.»
К письму было приаттачено четыре фотографии. На первой бритый начисто лобок. На трёх других фотошопом смонтированы варианты стрижки: «Калипсо», «Лёгкая» и «Бриллиант».
«Белая ворона» - это известный во Владивостоке модный салон женских стрижек и шугаринга.
Кто такой Кирилл?
Я вспоминаю, что в меню софтинки, которую мне передал Андрей, есть команда «рамблер». Аналогичный софт, что мне раньше попадался, имея такую команду в своих меню, запускал «пауков», собирающих в сети сведения для деанонимизации. Иначе говоря, если кто-то в разных местах пишет с разных адресов, под разыми именами, желая оставаться низвестным (анонимным), то «рамблер» устанавливает зависимости этих сообщений и выводит на фактического автора. Ну или по крайне мере объединяет связанные и присоединяет к какому-то никнейму.
Машинально тыкаю «рамблер» и первое же что вылетает – письмо Аркадии Густав неизвестному бородачу:
«Чмок-чмок.
Котик поцарапал мне щетиной щёку. Но я тоже умею царапать ))))))))))).
Твоя амбарная Мышь»
Бородатый «Котик» - «Кролик»?
А собственно, чему я удивляюсь. Я его точно где-то видел: или по телевизору, или в газете.
А вот «Мышь» - это таки мышь, она же Катенька.
Надежда – это первая жена Андрея. Она надеется стать «Кролику» последней.
И очевидно боится без его одобрения сделать бикини-дизайн по своему капризу.
Кто этот «Кролик»?
С кем, чёрт возьми, провёл четыре года Андрей?
Мы были так увлечены захватившим нас потоком дел и проектов, что я ни разу его толком не расспросил. Ни разу…
Начало было тут
. . . . . . . .
Использованы фотографии
https://thequestion.ru/questions/1952/kak-vyglyadela-pishushaya-mashinka-v-kitae