Начало здесь
Что вы чувствуете, читая чужие письма? Только не говорите, что вы этого никогда не делали. Не надо. Мы же взрослые люди, всё понимаем. Жизнь. Реальная жизни. Она течёт, извиваясь между Столбами Морали в долину Объективных Потребностей. Родители сканируют чаты детей. Детки внимательно присматривают за родителями. Сослуживцы… Любовники… Не говоря уж «семейные архивы».. Нам всем всё надо знать обо всех, и если случается шанс «продвинуть» своё знание… Так что оставим мораль.
Что вы чувствуете, когда вам дали прочитать чужое письмо и попросили высказать своё мнение? Важность момента? Свой авторитет? А может тревогу? Вдруг там и про вас написано и это кто-то раньше уже прочитал?
А если много писем? Десятки. Может быть сотни. Причём, вам известен конец всех историй, что в них излагаются. Вам известно, что всё закончилось вовсе не так, как того ждали эти люди. Или наоборот – оно всё так и закончилось, могли б и не переживать.
Что бы тогда вы почувствовали? Представьте, вам дали в руки всю почту с «Титаника», или «Гинденбурга», даром что один утонул, а другой дотла сгорел.
А теперь вообразите, что вам предложили письма с «Титаника» или «Гинденбурга» за час, нет лучше за день, а ещё лучше за месяц до катастрофы (ну, такой фокус со временем), сообщив, как бы мимоходом, при этом , что у вас есть возможность ПРЕДОТВРАТИТЬ их или ОСТАВИТЬ ВСЁ ТЕЧЬ СВОИМ ЧЕРЕДОМ. Из писем вы бы узнал по пассажирах всё: кто из них вор, кто святой, кто жулик, кто мошенник, кто с задатками мирового диктатора, а кто просто мелочный негодяй, кто будущий композитор, писатель ученый, счастливая многодетная мать, кто признаётся в любви, но потом сам предаст свою клятву, а кто циничный мизантроп, но пожертвует голову за чью то жизнь.. И вот вы понимаете, что одних надо непременно спасти. Других наказать, ибо останься они живы – бед будет несоизмеримо больше. Вы понимаете, что спасти надо всех, а потом жить с проклятием всех остальных, кто будут считает вас негодяем, имевшим возможность, но не ПРЕДОТВРАТИВШЕМ катастрофы - другие катастрофы, что натворят выжившие подонки.
Милосердие? Сострадание? Вера в то что плохие исправятся, а хорошие станут ещё лучше?
Спросите у Генри Танди.
Впрочем, довольно моральных экспериментов.
Я читаю письма, которые открыл мне Андрей, потому что он поручил мне затем кое что сделать. Тут нет самолюбия или авторитета. Тут воля умершего. А я – просто я обязан.
Временами мне становится скучно. Я пробегаю наискосок строки, абзацы. Лишь едва уловив мысль .. «не то» … от открываю следующее. Прежнее покалывание страха в кончиках пальцев прошло. Я уже не боюсь узнать что-то новое. Даже про себя.
От: Мейли
К: Андрей
«Любимый! Я не могу больше жить в этой тоске.
Ты прислал мне своё Зеркало.Он едва отражает тебя, этот странный Человек.Ты назвал его Другом. Он прозрачный,стекло.Я едва нахожу в нём тебя.Я тебя теряю.Я тебя теряю? Почему всё так?Словно я касаюсь клавиш с затёртыми буквами.Почему?Или это всё из-за тех двоих [«которые» / тут у ней пропущено слово] за нами следили.Одна - женщина.Я теперь знаю, кто она. Ты её знаешь тоже. Зачем она? Зачем!Будь со мной рядом.Я знаю, это невозможно.Но я хочу только невозможного.
Твоя.»
Ну, когда-то действительной мой дед работал плотником на стекольном заводе. Может с той поры и повелось в нашем роду быть прозрачными? Странно.. Сам то себя я в зеркале отыскиваю практически сразу и вполне уверенно. Можно было бы даже и сбросить лишних пару кило. А то и все пять.
Чёрт их пойми - этих влюблённых. Язык у них птичий, но пишет она не спроста.
Да действительно двое. И женщина – я её знаю: Аркадия Густав по девичьей фамилии. Знаю и второго. Его даже лучше. Хотя было бы лучше не знать. И не вспоминать. Ну да Бог с ними со всеми.
Чтобы отвлечься, продолжаю листать переписку Мейли и Андрея.
Дело это не простое. Тут обрывки, иносказания, неуверенное знание языка. Мэйлин легко на английском, французском и немного на русском, Андрей предпочитает английский. Французский у него от уроков Надежды. На русском - не охотно. Но Мейли сама его провоцирует переходить на русский, и некоторые диалоги у них получаются очень запутанные. Особенно чувственные реплики самой Эйлы.
Русский у неё от отца, который, прежде чем стать пилотом Люфтганзы, служил летчиком в ВВС Народно Освободительной Армии КНР и учился в «Челябинском высшем военном авиационном Краснознамённом училище штурманов» . Мать Мейлы тоже провела в СССР несколько лет. Позже, в годы Культурной Революции власти припомнили им «советское прошлое». Отца уволили из армии. Мать сосали в деревню «на исправление». Но семье как-то удалось бежать и перебраться в ГонКонг. Их бегства, скитания, рождение Эйлы - захватывающая история, достойная отдельного повествования. С детства Мейли мечтала увидеть ту необычную и удивительную страну, из-за связи с которой так жестокого были наказаны её родители.
Иногда ей встречались русские. Из харбинской эмиграции и нынешние. Она пыталась разговаривать с ними. Но диалоги эти оставляли больше вопросов, чем давали ответов.
И с каждым такой встречей в душе Мейли зрело чувство, что русские - это какой-то нереальный народ, ускользающий, практически не существующий в природе, иначе как в преданиях о самих себе: народ, который много сил тратит на укрепления веры в себя, но ничего не делает, что бы быть самим собой. Как дети… Она ещё больше путалась, в чём же была вина её родителей, из-за связи с этими «детьми». И только чувство, что связь эта есть, жизнь в России не завершилась с отъездом, будто что-то важное сохранилось оттуда в отце, в матери, и даже попало к ней, она продолжала попытки разобраться во сём вновь и вновь.
Русские женщины внушали ей страх. Вокруг все говорили, будто ни невероятно красивы. Что они красивей смуглолицых ханек. У них большие гипнотизирующие глаза. Ах если бы она могла видеть! Но Мэйли ослепла за много лет до того, как встретилась впервые с живой русской женщиной. И встреча эта оставила какое то тревожное ощущение непреходящей беды. Русские женщины властны и ненасытны. Они холодны. Они хитрей китаянок и берут всё мёртвой хваткой, словно замораживая в лёд, но.. они слепы. Их змеиные глаза слепы. Поэтому хватают много бесполезных мёртвых вещей. Мейли тоже была слепая. И она чувствовала слепоту других людей. Только сама она обрела слепоту в силу несчастья, а русские женщины, рождались по слепоте.
Мейл пыталась понять это. Хотела избавиться от страха. Читала русских писателей. «Анну Каренину», «Три сестры»… Всё что могла отыскать на шрифте Брайля.. Но после прочтения всё становилось совсем непонятным, а страх не уходил.
Русские мужчины, наоборот ей казались смешными гномами. Иногда злыми, рассерженными чем-то, и непослушными. Но не злобными от природы, а просто такими нелепыми гномами, которые в толпе суетятся, наступая друг другу на ноги в своих не по размеру больших башмаках, и поэтому все чудеса, что они вытворяют, получаются смешными. При разговоре с русским мужчиной ей казалось, что она Белоснежка. И в любом случае, для неё тут всё просто, понятно, легко. А кроме того, у неё было такое чувство, что все русские мужики некрасивы. Ну гномы же. Но симпатичные, в чём то. И ей очень хотелось своими глазами увидеть – в чём проявляется эта симпатия. А ещё разобраться, как они творят свои чудеса. В то что русские – это волшебники – она почему то верила с детства, хоть и не могла вспомнить, кто первый ей это сказал. Волшебники – неудачники, у которых всё не по правилам, и выходит так, что у других никогда не получится, но при этом без особой пользы для себя.
О том, что Андрей и Мейли тайная пара, я конечно знал. Собственно, то и не было большим секретом. Они познакомились в «Чинук Геликоптерс Флайт скул» (Chinook Helicopters) - канадская школа пилотирования вертолётов, куда Андрей отправился учиться на лицензию частного пилота (private pilot license, PPL). В тот год он приобрел ярко красный Robinson R44 (уж и не помню – какой модели, если честно), и был по щенячьи рад, что успевал на весенний курс. Для начальной лицензии «пилотирование в условиях прямой видимости» надо было налетать минимум 45 часов. График напряжённый. А «птичка» уже ждала в ангаре. Не новая конечно. И тут дело не в жлобстве. Пол-миллиона за машину с конвейера или триста тыщ баксов за летавшую – на этих цифрах разницы уже не ощущаешь. Но Андрей всю жизнь панически боялся высоты. Каким то чудом, он преодолел этот страх незадолго до покупки вертолёта. Однако эмоциональная победа, разуму не подвластна. А разум подсказывал, что облётанная машина, пусть хоть и с частично использованным ресурсом, всё же надёжнее новой «с нуля». Ну, во всяком случае его разум ему это так подсказывал.
Разум же ему подсказывал, что лицензию необходимо получить по-честному, а не как принято нынче в России «купил и полетел»… до ближайшего дерева. И выбрал он для этого лучшую школу, с дорогим, но обстоятельным курсом. Пусть даже пришлось отправиться для этого в Канаду.
Вот в Канаде они с Эйлой и познакомились.
Так мне казалось до недавнего времени. Пока я не увидел их письма.
А тогда, мы с ним разминулись. Он вернулся во Владивосток. У меня командировки одна за другой - до поздней осени, какая-то суета… Так что встретились только в конце ноября.
Вечером, после работы, я спускался со своего этажа и заглянул к нему в кабинет, в надежде узнать наконец из первых уст, что как прошло, как летается, и вообще жизнь…
Его конура больше моей. Я застал его сидящим на диване с полупустой бутылкой Glenfiddich - в левой руке. Правой он метал дротики в висящий на противоположной стене ковёр с портретом Путина в тюбетейке – подарок наших монгольских друзей, в знак благодарности за удачно организованные выплаты им по страховке по факту пожара на несуществующем пароходе. Монголия – великая морская держава, если кто не в курсе. Даром что вокруг только тайга и пески. Половина судов бывшего Дальневосточного пароходства приписано теперь к Улан-Батору. И минимум треть из той половины плавают лишь на бумаге. В природе их нет. Такие дела.
Андрей меланхолично метал дротики в Путина. Расстояние шагов двадцать. Дротики рандомно выткались в густой ворс ковра. Он прикладывал к губам бутылку и продолжал попытки угодить Солнцеликому в глаз.
-У нас тут ваще-то камеры повсюду. Не боишься пропасть без вести по дороге домой?
-Безе вести? А кому всрались от меня вести.. Нас-с-..рать… Привет.. не видел сто лет…
И он даже не посмотрел в мою сторону.
-Тебя подвезти?
-Нас-с-с-рать… Упс-с-с… дротики кончились… Принеси..
Я собираю дюжину стрел.
-Виски слишком хорош или день слишком плох? Мне ж любопытно же ж, как там в канадских ебенях людям не нашим живёцца?
-Она с-с-слепая.., - Андрей первым броском попадает в глаз.
-Канада?
-Мэйли...
-Это имя?
-Марка стрингов.
-Значит, имя. И сколько ей?
-Она слепая.
Андрей наконец посмотрел на меня.
-В смысле, слепая?
-В смысле, как дупло у дуба Толстого.
-У Пушкина.
-А чо, «Войну и мир» тоже Пушкин?
-«Войну и мир» - Толстой. Только у дуба там дупла не было.
-О! Бля!
-Ну..
-Вот школа..МОзги дубами все продуплили… Но было же какое-то дупло, помню.
Второй дротик, тоже удачно попадает, словно Андрей протрезвел.
-Дубровский…, -подсказываю.
-Ещё один дуб?
-Нет. Человек. Они с Машей через дупло дуба сношались.. Забыл что ли приколы?
Но Андрей меня не слышит. Уставившись в стену с Путиным на ковре, он беззвучно шевелит губами. И на выдохе повторяет:
-Слеп-п-пай-я…
-И что?
-Она. Ничего. Не видит…
-Завидую.
-..И летает на Робинсоне.
-Ахуеть!
-..инструктором…
-Прогресс науки, епт… Что-то ей вшили кудесники нанотехнологичные. И вообще, откуда ты знаешь? Расслабься. Скоро бабы без матки будут рожать. Мужики - только как экспонаты в музеях останутся. Пошли домой уже, завтра допьёшь… экспонат. Ну.. Вставай, пошли.
Слепой пилот - это кончено круто.
Даже не важно, что не просто пилот, а инструктор.
Андрей не сразу смог одеть пальто, промахиваясь мимо рукавов, а я тогда впервые всё это услышал: имя, недуг и, судя по бутылке весьма недешёвого виски, наличие некой существенной связи между всем этим и самим Андреем.
Ну, на следующий то день он мне всё объяснил.
ЧЕТЫРЕ ГОДА
От: Мейли
К: Андрей
«Я знаю, кто эта женщина! Не молчи! Скажи мне хоть слово.
Твоя.»
-У тебя есть сигареты?
-В бардачке.
-А говорят, ты только трубку.
-Кто говорит?
-Все.
-А.. Ну передай своим «всем» - в машине трубка пожароопасна.
-Не злись.
-Кури уже…
-.. и вали. Да?
-Вообще то, да.
-Тебе меня не жалко?
-Вообще то, нет.
-Свинья.
-От свиньи слышу.
-Он мне глаз чуть не выбил!! Посмотри на меня!!! Я теперь может до конца жизни калека.
-Да ты родилась с выбитой совестью. И ничо - жена дипломата.
-Вдова. Уже третий час пошёл.
-Какая драма! I'm sorry..
-Ты мог бы быстрее ехать?
-Светофор.
-И что?
-И ты больше не жена дипломата, привыкай.
-Это мы ещё посмотрим.
-Глаз сперва вправь.
-Так надо.
-А ему что ты сделала?
-Он сам себе сделал.
-Ага. Взял тебя в жёны. Это такой способ самоубийства.
-Ну, считай так.
-Не бросай пепел в окно.
-Тоже нельзя?
-Некрасиво.
-Ты на меня глянь.
-Гематома пройдёт.
-Вот и пепел развеется.
-Некрасиво.
-Не учи меня красоте.
-А это не учёба. Это мои правила в моей машине.
-Дурацкие правила.
-Лучше губу вытри, снова кровь пошла. Заляпаешь мне всё тут.
-А где салфетки?
-В подлокотнике.
-Ха.. а у тебя в дверях нет боковых подушек.
-Нафик они мне?
-Ну, безопасней же.
-Я езжу по правилам.
-А если КаМАЗ в бок?
-Подушки против КаМАЗ-а, как презерватив против удара боксёра.
-Вот и Димка так говорил.
-Ты на что намекаешь?
-Ни на что. Его же не КаМАЗ пришиб.
-А был такой вариант?
-Нет. Это грубо.
-Ну вот и я же про то же..
-Любите вы мужики понты пустые. Джип наворочен на сотку, а подушками экономим.
-Ради вас, блядей.
-Ради себя, блядей.
-Ну и кто щаз вдова?
-Не отвлекайся от дороги.
-Вот честно, мне аж интересно: как тебе всё это снова сойдёт с рук?
-А нафик тебе это знать. Ты ж всё равно так не сможешь.
-Ну да, у меня таких сисек нет.
-У тебя ума нет.
-Еба-а-а-ть… Трёх мужей положить в гроб. Ахуеть, навороченная бизнес-схема!!
-Да ты бы на первом же разе со страху обосрался.
-Так при чём тут ум? Анальная пробка – и дело в шляпе.
-Поворот не пропусти, перестроение.
-Чо-та ты подозрительно хорошо эту дорогу знаешь.
-Ну, ко вдовству надо заранее готовиться.
-А мне Андрей ничего не говорил.
-А ты священник?
-Друг.
-Дурак.
-Понятно. Я ему тоже не стану ничего.
-Что «ничего»?
-А ничего «ничего».
-Дурак.
Я поднимаю указательный палец от баранки руля:
-Аркаша! Отсоси.
Ещё на подъезде, издалека завидев мою машину, Андрей распахивает ворота. Мы заезжаем во двор его загородного коттеджа, прямиком в свободный бокс. Не дожидаясь полной остановки, Андрей набегу открывает машину, берёт Катеньку на руки и несёт в дом, бросая мне через плечо:
-Звони нашим, пока врачи едут.
Таким я его запомнил на следующие четыре года: расстёгнутый ворот рубашки, тревожный взгляд через плечо, сиплый дрожащий голос.
-Звони…
Четыре года.
Они пролетели как ночь.
Штормило, мотало, бросало на скалы.
Молились, прощались, со многими навсегда. Прятали уши, слыша крики о помощи.
И сами кричали, пока не охрипли совсем.
Четыре года, как одна бесконечная ночь.
А если так разобраться, то всего лишь мгновение.
Ведь всё стихло в итоге. Всё успокоилось. По чистой гладкой воде мы покинули 90-е. И уж если по-совести, то без особых потерь.
Разве что с памятью плохо стало.
Многое я позабыл. Забывать – я этому хорошо тогда научился. Как? Вот не вспомню теперь уже –не пытайте.
Лишь этот взгляд через плечо помятой рубашки…
Все четыре года. Будто только сейчас.
Андрей постучал ко мне в дверь рано утром. Едва занимался рассвет. Он стоял на пороге в тусклых бликах мерцающей лампочки и просился переночевать.
Я не узнал его. Ну, т.е. узнал конечно сразу, но засомневался.
Это был он и не он. Худой словно вешалка, с гладко выбритым черепом и такими же синими щеками, впалыми до костей. Он стоял ровно не горбясь, но всё равно мне казалось - сутулится. Говорил чётко внятно, но я не видел, что бы раскрывал рот или губы его шевелились. Подумалось, что он вернулся из кругосветного странствия. Только застёгнутая на все пуговицы под самое голо холщёвая куртка не по сезону, да руки, вытянутые вдоль шва брюк говорили, что вышел он из тюрьмы. Именно вышел, а не бежал.
И глаза. Они были словно не его вовсе. Светились откуда-то из глубины.
Такие глаза у людей, нашедших алмаз, размером с лошадиную голову или умирающих от долгой тяжёлой болезни, когда боль отступает в последний миг.
Впрочем, возможно мне показалось – темно было, не разглядел.
-Заходи. Ванна направо. Пижаму сейчас принесу.
Он переступил порог, прямо, как заводной автомат. И не подал мне руки.
А я как то и не расположен был к жарким объятьям. Утро ранее, на работу не скоро. Разве что пробежку сделаю подольше. Не ложиться ж обратно в постель.
Вернувшись со спортплощадки, я застал Андрея хозяйничающего на кухне. Пахло крепко сваренным кофе, на сковородке шкваркал бекон.
-Ты, я вижу, один?
-Жена к тёще уехала в отпуск.
-Она работает?
-Балуется. Но всё в серьёз.
-Всё там же?
-Практически, да. Хотя это теперь её фирма. Я в душ. Мне жарь до «хруста».
За завтраком Андрей молчал.
Я тоже.
Оба смотрели утренние новости.
Оба не знали, как начать разговор.
Ну, т.е. это я не знал. Четыре года!
А не знал ли Андрей - я не знаю.
Он просто молчал, аккуратно отрезая кусочки бекона и так же аккуратно кладя в рот, по долгу и тщательно пережёвывал. И лишь одно мгновение мы встретились взглядом. И я снова увидел этот свет изнутри.
Не понял что это, но без причины мне стало спокойно. Так спокойно, вроде у меня что то сильно болело внутри и вот наконец отпустило. И боль уже не вернётся. Всё позади.
-Так. Всё. Мне пора на работу. Будешь спать или имеются планы на день?
-Пойду, прогуляюсь по городу. Приборохлюсь по цивильному.
-Тебе дать денег?
-Спасибо. Деньги у меня есть.
«Значит, всё-так алмаз», - подумал я, - «…с лошадиную голову…»
ПОДКОВА
Как и положено потомственному русскому дипломату, Дмитрий Феликсович Несмеянов принял смерть на боевом посту – в окружении верных соратниц в сауне мужского клуба «ГрафЪ». Дело было далеко за полночь. Прибывшая бригада "неотложки" констатировала внезапную коронарную смерть, наступившую на фоне тяжёлого алкогольного отравления. Других причин не было – пациент на вид был здоров, атлетически сложен, без малейших признаков ожирения или каких то иных патологий. Разве что царапины на фалангах правой кисти и выше запястья. Но и они на первый взгляд свидетельствовали о занятиях силовыми видам спорта.
Безутешная вдова, как и положено потомственному русскому дипломату, узнала о своей потере первой, потому что не спала всю ночь, прикладывая к синякам и кровоподтёками пакеты со льдом.
Но как ей это удалось?
Катенька – сумрачный гений вдовства.
И у неё снова всё получилось.
Подробностей предыдущих её браков я знаю мало. И подозреваю, никто их не знает.
Известно лишь, что первым рыцарем сердца, прискакавшем на белом коне к балкону Катеньки, был сахалинский криминальный авторитет Санько Конавалов, по кличке Конь. Умер на скачках: стоял слишком близко к перилам, у крайней лошади на повороте слетела подкова, угодив Саньку в висок. Смерть наступила мгновенно. И кабы б не десятки свидетелей этого несчастного случая, Катеньке б не поздоровилось. Бандиты - ребята подозрительные, а тут такое дело – что как раз накануне Аркадия Коновалова (Густав) стала номинальной хозяйкой всей Санькиной Империи.
Да. Вот так.
А всё потому, что надумал Конь во Власть податься. В губернаторы.
И решил он туда идти «белым и пушистым», типа ни копейки за душой – «вот я весь из народа». Ну и подарил (на время, в доверительное управление) Конь своей возлюбленной Катеньке, всё что имелось на тот моменту него. Верная жена, верным глазом присмотрит: пивзавод, овощной рынок, пару рыбацких траулеров, четыре строящихся многоквартирных дома в центре города... Собственно из-за этих домов и посватался он к Катеньке – уж очень ему, бандюку, нужны были связи её отца в строительном бизнесе. Не хотел Конь всю жизнь в блябудовых ходить. Хотел - типа как человек. А значит, надо было завязывать с рэкетом на базарах, да приобщаться к серьёзным делам. Вот недвижимость – это серьёзно. Губернатор – это по взрослому. И Конь, реальный пацан, как сказал – так и сделал. Переписал все бумаги Аркадии. И как положено у настоящих пацанов – доброе дело надо начать с доброго праздника. Два дня гуляли. На третий – на скачки отправились, проветриться. А там – подкова «на счастье»…
Вечером, когда Конь уже потихоньку остывал в морге, собралась братва и другие авторитетные люди решать чо-по-чём и вааще. Катенька сидела тихая серая, словно мышь. Ни лица, ни слова..
И начала братва Катеньке намекать ненавязчиво, что Конь её ласты склеил, а бабло - типа из общака. Не её, короче, бабло это и вообще не бабское это предназначение – пацанами рулить. Но не тут т было.
-Конь мой. Что его – то моё. Кто не понял – объяснит дядя Миша, - ответила Катенька как отрезала.
Миша был ей конечно вовсе не «дядя». Михо Тусклый (за шрам через всё лицо и левый глаз), командир «конской гвардии» личных охранников Коновалова. Никто с ним связывать не хотел. А Катенька, очевидно, как раз с ним то обо всём заранее договорилась – очень уж быстро после поминок, из гвардейцев «дядя Миша» вырос в директора пивзавода, назначил на стройках начальниками своих сыновей, а капитанами на рыбный промысел – братьев. Единственно чего «дядя Миша» не получил – доступ к счетам Коновалова в кипрских банках. Деньги там правда были не очень большие. Поэтому никто особенно не сокрушался, когда в одно прекрасное утро Катенька с ними исчезла.
Не навсегда, конечно и не далеко. На материк. В Хабаровск.
Здесь с ней очень быстро случилось второе замужество, подробности которого я знаю ещё хуже первого.
В Хабаровске Катенька закончила университет. Получила диплом юриста. Однокашники стремились устроиться в следственные органы, прокуратуру. Но Катенька решила, что трудные карьерные тропы не для её тонких ног. Да и прокуратура в ту пору сильно просела в табеле важности – разгар 90-х. Так что с дипломом пахнущим свежей типографской краской, пошла служить в только что созданную налоговую полицию. Очень ей неравнодушным казалось это беспокойное дело – недоимки в бюджет. А уж как ладно сидел форменный китель на её стройной фигуре! Само совершенство до мельчайших деталей. Я б ей только за это все недоимки вернул! Но нафиг Катеньке мои «недоимки»? Аркадия Густав (она вернула девичью фамилию) – девушка целеустремлённая, на мелочи не разменивается. Через год из простых лейтенантов в майоры. Вы так сумеете? А она смогла. Свой кабинет и «делянка». Опергруппа «в масках» на выезде. Всё как положено для слова «реальная власть». А что там злые языки поговаривали насчёт её свази с начальником оперативного управления, ну на то они и языки. Им бы лишь бы болтать.
А связи никакой не было. Была свадьба. Красивая. Торжественная. С венчанием в храме. С казаками на карауле шашками наголо. С приглашением труппы драматического театра для камерной сцены. С фейерверком на берегу Амура. Лично губернатор приехал целовать руку Катеньке и желать новобрачным счастья и долгие лета… , как в воду глядел.
А ещё на той свадьбе познакомилась Катенька с молодым атташе генконсульства России в Сан-Франциско Дмитрием Несмеяновым. И то ли искра меж них пробежала, то ли и в правду он хорошо танцевал. Ах как он танцевал! Стройный, красивый, с чуть раскосым обводом больших серых глаз, смотревших на неё неотрывно и немного печально.. Как кружилась голова Катеньки - то ли от танца, то ли от этих глаз.. Да что там танец… Впервые за долгие годы, Катенька смогла прикоснуться своей грудью к крепкой мужской груди, а не обвислому от избытка пива и сала трёххпудовуому пузу.. И грудь Катеньки никак не хотела терять это прикосновение. Грудь диктовала разуму : «Думай!... Думай!...Соображай..»
Разум же цинично насмешливо: «Чо тут думать-то? Пагоны при мне. Да и в управлении я не последняя…». В ту пору с госслужбой в России был полный либерализм – можно и бизнес иметь, нося китель с орлами на пуговицаах, и даже счета за рубежом. И счета эти Катенька исправно пополняла, ведь нельзя же начальнику управления самому взятки брать. Ой, простите, я хотел сказать «недоимки».
Всё как-то само собой разрешилось под конец медового месяца – разум не обманул.
Муж её новый, как и положено званию, был страстный охотник. И, как полагается должности, охотились они с друзьями, не касаясь сырой таёжной земли, с вертолёта, что прилетал за ними по воскресеньям. Большой армейский вертолет с аэродрома бригады морской пехоты. Крепкая , советской сборки машина. Оружие, боеприпасы, четыре ящика водки – стандартный лётный комплект. Только в то воскресенье он прилетел, а назад уже не вернулся. В 90-е такое случалось – с губернаторами, с командующими армий, флотов и просто очень уважаемым в народе людьми. Улетел вертолёт и тю-тю. Неделю –другую в тайге его ищут, а потом говорят: «Понесли мы, значит, опять невосполнимую потерю». Три дня траур, приспущены флаги на областных учреждениях. У Катеньки – нервный срыв. Ещё не остыло подвенечное платье… ещё не просохли чернила на дарственной - муж накануне ей коттедж подарил.. А такое горе… Такое горе…
Катеньку на "неотложке" увозят в ведомственную больницу, а там доктора рекомендуют срочно лечиться в Америке – медицина в тогдашней России насчёт «срывов» бессильна была.
И вот – Сан- Франциско.
Начало было тут
. . . . . . . .
Использованы фотографии
https://rentcarus.ru/simulyator-boeing-737ng/
http://www.travelpost.ru/?id=67969
https://alexei-astr.livejournal.com/9811.html